Свет софитов встречал публику уже на подступах к подъезду — теле- и фотокамеры запечатлевали историческую давку у входа. Две с половиной плюс зайцы — считай, три тысячи зрителей — с трудом, что тот верблюд, пролезли, наконец, через два металлоискателя.
Первую половину партера заняла невиданная здесь публика — то ли из военно-промышленного комплекса, то ли из Госдумы. Вела себя чинно. Из знакомых лиц — только Геннадий Селезнев да ректор консерватории Александр Соколов с супругой.
Самый всенародно любимый голос России в этот вечер выглядел лучше, чем когда бы то ни было. Строгий черный фрак, никаких лишних жестов...
Из двух партнерш Баскова широкой публике более знакома солистка Большого театра Лариса Рудакова с чистым, но довольно бездумным колоратурным сопрано — она давно выступает с ним и на более легкомысленных вечеринках.
Из всех троих настоящая оперная певица — Мария Гаврилова, палочка-выручалочка Большого, артистка надежная, с выразительным драматическим сопрано. С ее появлением на сцене вдруг начинали дышать большая музыка, звучать подлинные страсти. Басков же, выполняя все указания педагогов (он заканчивает аспирантуру консерватории), в классике был довольно скован.
Публика вела себя в первом отделении сдержанно. Особенность ее сорта заключалась в неумении держать в консерваторском зале абсолютную тишину — все время кто-то ерзал, скрипел, шуршал, перешептывался, будто маялось в клетке большое неуемное животное.
Что больше всего портило дело — оркестр Константина Орбеляна, который в паузах громыхал увертюры так, как не делают даже на открытых променадных концертах. Под мелодии из «Набукко» или хор цыган из «Трубадура» впору было танцевать канкан. В последнем, кстати, ритм отбивали, как показалось, рельсой.
Дарение Баскову цветов — отдельный номер. Во время аплодисментов боковые двери партера распахивались — и в зал, как на былые парт-съезды, струйками втекали девчонки с цветами и подарками. Певец каждый раз уносил букетов по тридцать.
В антракте некоторые новоявленные меломаны превращали старинные консерваторские банкетки в подобие стола, раскладывая на них бутерброды с красной икрой, весело запиваемые коньяком.
Второе отделение было менее напряженным. Стихия народной песни оказалась Николаю Баскову ближе, как и его публике. Вовсе не легко достойно спеть «Не слышно шума городского», «Хуторок» или «Тройку». Но Баскову это удалось вполне. Хорошо б еще не мешал хор «Духовное, возрождение» (в советские времена так пели где-нибудь в ДК «Металлург»), да не входили бы в раж поклонники, которые таки начали отбивать ритм ладонями — этот нервный срыв зала произошел на песне «Бубенцы».
Репертуар дал резкий крен в так называемые неаполитанские песни, голос к концу изрядно устал, но артист свой экзамен сдал, исполнив в общей сложности под двадцать номеров. Вкус явно изменил Баскову лишь однажды — когда он призвал зал хлопать в такт под бисовую «Застольную» из «Травиаты».
Впрочем, в это время, как говорится, кони и люди смешались: все проходы были забиты спустившимися с галерки поклонниками, которые, задрав к сцене подбородки, любовались своим ненаглядным чудом.
